АТЛАНТЫ
ЗАМЕНА
Времени на поход было только две недели, и мы решили устроить маленький пикничок –  сходить в Карелию на простенькую речку Калга. Накануне отъезда позвонил Женька и виноватым голосом сообщил, что пойти не сможет, не отпускают с работы. Наш командир Туз (это не прозвище, а настоящая фамилия) строгим голосом напомнил, что для успешного передвижения на катамаранах необходимо определённое число работающих вёсел, желательно чётное, поэтому Женька или увольняется, или находит подходящую замену.
На вокзал Женька явился после полуночи. Его сопровождал потрёпанный мужчина неопределённого возраста, с заплатанным брезентовым рюкзаком.
– Вот, моя замена, – радостно проворковал Женька. – Михаил Валерьянович. Прошу любить и жаловать.
Через пять минут поезд отправлялся, а надо было ещё соблюсти все традиции. Серёга взял гитару и зазвенела песня Володи Ланцберга.

Пора в дорогу, старина, «подъём» пропет!
Ведь ты же сам мечтал услышать, старина,
Как на заре стучатся волны в парапет,
И чуть звенит бакштаг, как первая струна.

Потом по традиции все, даже некурящие, выкурили сигарету и по очереди стали запрыгивать в тамбур уже поехавшего вагона. Последним, всё по той же традиции, запрыгнул Туз.
Засыпая, я прикидывал, как называть нового попутчика, который раза в два старше нас? По имени-отчеству? Пока выговоришь, забудешь, зачем обратился. Так ничего и не придумал. Выручила пятилетняя Танюшка.
– Дядя Миша, налейте мне чаю, – обратилась она за завтраком.
Так мы и стали его называть – дядя Миша.
Через сутки рано утром мы выгрузились на станции Энгозеро.
Собрали катамараны, пообедали и построились на линейку. Конечно, эта традиция немного наивна, но мы к ней привыкли с пионерских времён, и отменять не собираемся. А потом тоже по традиции исполнили песенку Михаила Щербакова про катамаран.

Кончался август, был туман, неслась галактика.
По речке плыл катамаран, кончалась практика.
А мы навстречу по реке шли на кораблике
И рассуждали о грехе и о гидравлике.
Сердечный гам, словесный хлам, ни слова в простоте.
С катамарана люди нам кричали: «Здравствуйте!»
Дай Бог вам счастья или чуда за скитания!
Но вы туда, а мы оттуда. До свидания.

ДЯДЯ МИША
Ещё при сборке катамаранов Туз с проницательностью истинного начальника определил, что дядя Миша раньше с такими посудинами дело не имел, и отправил его на помощь дамам готовить завтрак. Так тот при кухне и прижился. Первым же утром нас ожидал небольшой сюрприз.
Серёга высунулся из палатки и, не открывая глаз, традиционно прокричал на всю вселенную.
– Официант, кофе в постель, пожалуйста! – и уже спокойно промурлыкал пару строчек из старинной песенки неизвестного нам автора.

Встану, вымоюсь слюной,
Стану симпатичный.

Куплет за него закончил дядя Миша.

Ублажу живот родной
Пищею отличной.

Открыв глаза, Серёга обнаружил перед собой кружку кофе, бутерброд с сыром и миску манной каши с красными разводами варенья.
Так и повелось, что по утрам желающие получали в постель кофе. А ещё для нежных созданий дядя Миша соорудил из обыкновенной пластиковой бутылки умывальник с тёплой водой. Настоящий пикник!
Туз оказался прав – дядя Миша на катамаранах никогда не ходил, но работать веслом научился довольно быстро, все команды выполнял четко. Ходил с нами осматривать очередные пороги, но помалкивал при обсуждении вариантов прохождения. На нашем катамаране командовал Олег, и когда в пороге я крикнул что-то своё, типа «давай вправо», дядя Миша так грустно взглянул на меня, что давать советы сразу расхотелось.
Вечерами у костра он негромко подпевал нам, хотя не обладал ни слухом, ни голосом. В наших разговорах почти не участвовал, только внимательно слушал. А разговоры эти были весьма занимательными.

ЗАНИМАТЕЛЬНЫЕ РАЗГОВОРЫ
Маленькая Танюша вместе с дядей Мишей жарила рыбу и напевала.
 
Ночь в домашних туфлях в темноте
Шлёпает по нашей комнате.
Хочет, чтобы ты уснул малыш.
Отчего же ты не спишь?

Твой отец сегодня не придёт,
Хоть его и дочь и мама ждёт.
Папочка у нас с ума сошел,
Он опять в поход ушел.

Папочке давно, уж видимо,
Где-то не хватает винтиков.
По субботам с диким рюкзаком
Папа покидает дом.

А потом твой глупый папочка
Спит в палатке в мокрых тапочках
Или воет песни до утра
У погасшего костра.

А когда приходит он назад,
Запах от него, как от козла.
И, изголодавшись там в лесу,
Папа запускает лапы в суп.

Папочка в походах одичал.
Облик человека потерял.
И запомни, дочь: в поход одни
Бяки ходят в наши дни.

Эту песенку Яши Гальперштейна использовали в качестве колыбельной родители Танюшки Игорь и Тамара, для натуральности заменяя «сын» на «дочь». И вот малышка захотела сама стать «бякой». Родители Танюшки только что вернулись с Алтая.  Там, на Катуни, один из турклубов организовал свою школу водников, и они приняли в ней участие. Дочка отпустила на Алтай маму и папу только при условии, что они потом сходят с ней в поход, и вот родители выполняли своё обещание, и, заодно, делились впечатлением с друзьями. Каждый вечер с восторгом они вспоминали свои похождения, а мы им искренне завидовали. Всё-таки Катунь куда интереснее Бии, на которой мы побывали в прошлом году. Дядя Миша только покачивал головой и добавлял: «прекрасно», «молодцы», «красиво».

ЧАЙНИК
 Мы остановились на мысу там, где Калга вытекает из Поригозера. Перед ужином, к нам подошла моторная лодка с местными рыбаками. Ещё вчера у ребят закончилось курево, и мы встретились им как раз вовремя. Пригласили их к ужину.
Когда дело дошло до чая, рыбаки обратили внимание на чайник, стоящий на брёвнышке около костра. Чайник недавно вскипел, из носика поднимался пар. Дело в том, что это не простой чайник, а электрический, и из него по всем правилам торчал шнур с вилкой.
– А это вам зачем? – спросил один из парней.
С ответом всех опередила Таня.
– Вы разве не знаете? Есть деревья с двумя розетками. Одна розетка для электричества, другая – для телефона. Их по всей России много-много сделали. Смотрите.
Она достала из рюкзака нормальный телефонный аппарат с трубкой и шнуром. Потом повернулась к дяде Мише, ожидая подтверждения.
– Эх, Таня, Таня, – тот укоризненно покачал головой. – Тебе тайну доверил, а ты...
Парни переглянулись.
– Не слушайте вы её. Ребёнок насмотрелся фильмов про шпионов, – Олег забрал у Тани телефон и аккуратно уложил обратно в рюкзак. Говорил он очень убедительно, чем окончательно сбил парней с толку.
Старый, уже не работающий телефонный аппарат оказался в рюкзаке случайно. Олег почему-то решил, что мы идём на Охту, и захватил его для пополнения экспонатов  острова «Доброго Духа» на Вороньем озере. Вообще-то, Олегу это свойственно. Однажды он решил присоединиться к нам буквально накануне отъезда. Туз продиктовал ему по телефону и потребовал записать: «поезд №10, вагон №2». Олег записал и умудрился взять билет в вагон №10, поезд №2. А поезд №2 не простой, Москва – Пекин. Замечательная получилась картина. Среди изысканных пассажиров бродит бомж и разыскивает друзей.
Что касается чайника, то дело обстояло так. Времени на сборы у нас почти не было, а наш любимый чайник ещё не вернулся с Восточного Саяна, так что Олег взял первый попавшийся. Чайник оказался электрическим, с аккуратно уложенным внутри шнуром. Увидев его в поезде, Танюша поинтересовалась, зачем нам такой чайник? Вот тут-то Олег и придумал историю про розетки. Чайник этот мы, естественно, вешали над костром, а шнур в него вставляли, чтобы тот не потерялся, после того как снимали с огня. Надо заметить, что чайник от такого с ним обращения ничуть не пострадал.

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
Туз гнал без отдыха. Ему непременно надо было побывать на Яголомбе.
– Это не озеро, – убеждал он, – а самый настоящий аквариум.
И мы гнали. Но одну днёвку в конце Калгозера всё-таки сделали. Игорю исполнялось тридцать лет, а такое бывает не каждый день, и даже не каждый год. К нам присоединились остановившиеся рядом байдарочники, так что праздник получился на славу. Особенно удалось хоровое исполнение песни Юрия Кукина:

Тридцать лет – это время свершений,
тридцать лет – это возраст вершины,
тридцать лет – это время свержений
тех, что раньше умами вершили.

А потом начинаешь спускаться,
каждый шаг осторожненько взвеся:
пятьдесят – это так же, как двадцать,
ну а семьдесят – так же, как десять.

Один из байдарочников оказался петербуржцем, и он попросил спеть ещё что-нибудь его, родное. Исполнили «Атлантов» Александра Городницкого:

Стоят они ребята,
точеные тела.
Поставлены когда-то,
а смена не пришла.
Их свет дневной не радует,
им ночью не до сна.
Их красоту снарядами
уродует война.

Стоят они навеки,
упёрши лбы в беду.
Не боги – человеки,
привычные к труду.
И жить ещё надежде,
До той поры пока,
Атланты небо держат
На каменных руках.

– Ой! А нас водили посмотреть на «Атлантов»! – встрепенулась Тамара.
– Порог есть такой на Аргуте, правом притоке Катуни, – пояснил Игорь. – Очень красивый.
И продолжились рассказы про Алтай.
– Игорёк, у тебя же фотки в аппарате остались! – вспомнила Тамара. – Покажи людям.
Фотоаппарат, сопровождаемый комментариями, пошел по кругу.
– Это Аккемский прорыв. Здесь мы пешком по Кучерле идём в сторону Белухи. Наша стоянка на стрелке Катуни и Аргута, красиво? А вот скалы у «Атлантов». Правда, похоже?
– Точное имя, – согласился кто-то из байдарочников. – Интересно, кто так порог назвал?
– Ясно кто! Кто первым его прошел, тот и назвал, – заявил Туз.
– Если память не изменяет, Ира Андреева это имя предложила.
Все стихли.

 

Выход из «АТЛАНТОВ»

АТЛАНТЫ
– Аргут от Шавлы первой прошла группа москвичей под руководством Серёжи Андреева, – продолжал дядя Миша. – Они, естественно, и имена порогам давали.
– Вы их знали? – удивилась Тамара.
– Почему знал? – в свою очередь удивился дядя Миша. – Я и сейчас их знаю. Мы вместе много ходили.
– И Вы тогда вместе с ними «Атланты» прошли?
– Нет, тогда пройти этот порог не довелось. Я «Атланты» прошел только через шесть лет, когда снова на Аргуте оказался, в семьдесят четвёртом году. Мы тогда по притоку Аргута Карагему сплавились, а потом и по самому Аргуту. Ведь, когда одним плотом идёшь, кто-то на страховке остаётся.
– Плото-о-ом? – вопросительно протянул Олег. – На катамаранах то проще. И страховать можно по очереди. Тогда всем составом прошли бы.
– А зачем, вообще, на плоту ходить? – поддержал его обычно немногословный Эдик. – Здесь, по Калге, плот не прошел бы, а мы на катамаранах запросто.
– Это точно! – согласился дядя Миша с интонацией Фёдора Сухова из «Белого Солнца пустыни». – Катамаран – превосходная посудина для таких речек. А во времена моей молодости катамараны не были так популярны. Их просто ещё не «раскусили». Но я люблю плоты.
– Так на катамаране любую речку пройти можно, – не унимался Егор. – Его и провести, и обнести легче.
– Иногда приходилось и нам плоты обносить – водопады на Урике, Бий-Хеме, Верхней Уде. На Уде, правда, не классический водопад, а узкое крутое корыто. После него сразу стенка, так что места для манёвра плота практически нет. Но, думаю, каякеры там легко проходят.
– Вот видите! – обрадовался Егор. – А Вы говорите «плот». Чего в нём хорошего?

ПЛОТ
Дядя Миша немного помолчал, отхлебнул уже порядком остывший чай, и только потом ответил.
– На старт марафонской дистанции вышли трое. Первый – просто бегун, второй собрался соревноваться на велосипеде, третий – на мотоцикле. Надеюсь, всем ясно, в каком порядке они финишируют. Так вот, сплав на рубленном плоту – это как бег, самый натуральный способ прохождения порогов. Конечно, на маленьких мелких притоках плоту делать нечего. На нём по большим рекам  путешествовать хорошо.
– Как «Верные друзья»? – ехидно спросил Олег. – Костёр на плоту, палатка. Все спят, а плот идёт. Так?
– Почти, но не совсем, – ответил дядя Миша. – Спать на плоту не рекомендуется, он на первом же повороте в берег уткнётся. Надо, всё-таки, видеть, куда плот идёт. Когда на Бий-Хеме препятствия закончились, мы решили побыстрее до Тоора-Хема добраться. Проснулись в три часа, позавтракали и отчалили. Мало того, что темно, ещё и туман над водой. Разбои начались. В протоках завалы, в какую идти? Страху натерпелись…
– А вот костёр на плоту развести можно, не в порогах, конечно, – продолжал дядя Миша. – На многих речках так поступали. Красота! Горы постепенно отступают. Рыба чуть не на сковородку запрыгивает, чайник кипит. Некоторые специально для таких минут сухари и сахар на маршруте экономят.
Дядя Миша плеснул в кружку кипяток, потянулся за сахаром и засмеялся.
– На Карагеме забавно получилось. Первый плот налетел на зуб, и прочно там засел. Мы второй плот зачалили, верёвку перебросили, чтобы переправу навести. А ребята на плоту сидят, и ни с места. В воду лезть не хотят. Испугались? Как бы ни так!  Они уничтожали сухари и сахар, что по карманам рассовали. Когда всё доели – спокойно на берег переправились.
– А катамаран с любого камня легко бы сняли, – заметил Туз. – И, вообще, катамараном легче управлять. Иной раз пары гребков достаточно.
– Правильно, – снова согласился дядя Миша. – Умение читать воду заменяется грубой силой. На плоту тоже сила нужна, но одной силой не обойдёшься. На Нижней Уде есть памятник Валерию Грушину, он там погиб. Памятник этот сделан на левом берегу посередине длинной шиверы. А вход в шиверу справа, по ней метров триста пройти надо. Первый плот всего несколько гребков лёгких сделал и аккуратненько зачалился. А со второго плота на всю тайгу рёв разносился: «Лево! Лево! Все лево!». Почему такая разница? У нас лоцманом был Саша Буклей, старый опытный плотовик. А другим плотом командовал Марк Кац. Он любил катамараны, и плотом управлял так, как привык управлять катамараном – грубой силой.
Мы допивали неизвестно какой по счету чайник, грызли печенье и вафли, благо, у байдарочников их оказалось много, а разговор продолжался. Мы приводили всё новые и новые аргументы в пользу катамаранов, а дядя Миша каждый раз соглашался, восхищался поведением наших посудин на Калге, но тут же добавлял что-нибудь своё. С его слов получалось, что сплав на плоту, особенно на деревянном, это «спорт настоящих мужчин».
– Вот вы утверждаете, что на катамаранах легче проходить пороги, – подвёл итог дядя Миша. – У Александра Кузнецова есть книжка «Внизу Сванетия», про Михаила Хергиани. Очень интересная. Так вот, в Альпах есть гора, название не помню, с одной стороны отвесная стена, с другой – пологий склон. По нему любой может на вершину подняться, было бы желание. Так зачем по стенке лазать? А ведь идут-то на стенку. Выводы делайте сами.
Серёга, конечно, не удержался и спел песню Юры Аделунга про плот.

Плот – восемь брёвен сосновых.
Пены упругие гроздья.
Снова, и снова, и снова
реку строптивую просим:

Ну, унеси ты нас к морю,
ну, пронеси мимо горя
ну, упроси эти горы,
те, что стоят как ножи, –

В край дать дорогу, где Солнце
красит людей в цвета бронзы,
в край, где, прибоем искромсан,
берег лазурный лежит.

Золотом сыплют берёзы,
листья бросая на камни.
Отбарабанили грозы
в гор неприступные ставни.

Ну, унеси ты нас к морю,
ну, пронеси мимо горя,
ну, упроси эти горы
дать нам дорогу к морю.

ЮРУНКАШ
– Да, Аделунг прав, – задумчиво произнёс дядя Миша. – Горы и реки, они такие. Любят, когда их уважают. И не прощают тех, кто считает себя сильнее их.
Уже начали расходиться по палаткам, когда одна из байдарочниц спросила:
– А Вы знали Черника? По Вашему мнению, где он ошибся на Юрункаше? Что не так сделал?
Дядя Миша немного помолчал, собираясь с мыслями, вместо привычного «Беломора» достал баночку, в которой оказалась махорка, сделал самокрутку и прикурил от головешки.
– Нет, Черника я не знал. Мы из разных весовых категорий. Он спортсмен олимпийского класса, а я так ¬ – любитель. И не мне этих ребят судить. Я там не был, ничего не видел. А даже если бы и видел, что из того? Мы на Бий-Хеме в Кайфасе перевернулись. Нас на плоту семеро, и команда второго плота, тоже семь человек, они страховали и кино снимали, и каждый излагал свою версию происшествия. А как можно рассуждать, когда не видел?
– Но ведь говорят, что они просто переоценили свои силы, – не сдавалась девчушка. – Это и по телевизору все слышали, и в газетах писали.
Ответить дядя Миша не успел. Серёжа тронул струны.

И пусть говорят, да, пусть говорят,
Но нет, никто не гибнет зря.
Так лучше, чем от водки и от простуд.
Другие придут, сменив уют
На риск и непомерный труд,
Пройдут тобой не пройденный маршрут.

Потом мы ушли на Яголомбу, где оказалось действительно несметное количество рыбы.
Дружинин Борис Львович